Кислород свистел у него в ноздрях, когда наступил недолгий момент без каких-либо контактов, а затем Бутч вернулся с четырьмя ремешками. Для дилетанта он обладал прекрасными инстинктами. И у кляпа с шариком, и у сбруи на груди были колечки из нержавеющей стали, свисавшие через каждый дюйм, и коп явно хотел использовать их по назначению.

Работая без заминок, Бутч просунул через кляп скобу и потянул её вниз, прикрепляя спереди и сзади корсета.

Что фактически зафиксировало голову Вишеса впереди.

Затем Бутч качнул его и устроил небольшую карусель. В его оцепеневшем состоянии это серьёзно поимело разум, и вскоре Ви не был уверен, двигается ли он, или же кружится комната. Картинки сменяли одна другую, бар, входная дверь, рабочий стол… Бутч… кровать, стекло… затем снова бар, дверь, стол… и Бутч…

Который подошёл к висевшим кнутами и цепями.

Коп просто стоял там, пристально разглядывая Вишеса.

Словно подъезжающий к станции поезд, обороты которого становились всё медленнее и медленнее, пока не остановились вовсе… они двое смотрели друг на друга.

— Ты сказал никаких правил, — проскрипел Бутч. — Всё ещё так считаешь?

Лишённый возможности кивнуть или покачать головой, Ви сделал, что мог, ступнями, отрывая их от пола и опуская обратно.

— Ты уверен?

Когда он повторил движение, глаза Бутча блеснули в свете свечей, будто в них стояли слёзы:

— Тогда ладно, — прохрипел он. — Если всё должно произойти именно так.

Бутч вытер лицо, повернулся к стене и подошёл к рядам игрушек. Когда он приблизился к плетям, Ви представил, как шипы вонзаются в спину и бёдра… но коп продолжил свой путь. Следующими были девятихвостки, и Ви буквально чувствовал, как они стегают его плоть… но Бутч не остановился. Затем настала очередь зажимов для сосков и нержавеющих стальных кандалов с шипами, в которые можно заковать щиколотки, руки, горло…

С каждой оставленной позади секцией Вишес хмурился, задумываясь, может, коп просто дразнит, и как же это не впечатляло…

Но Бутч остановился. И когда он потянулся за…

Ви застонал и начал метаться в путах, державших его на весу. Глаза широко распахнулись, он умолял, как только мог, но невозможно было пошевелить головой или заговорить.

— Ты сказал никаких ограничений, — выдавил Бутч. — Поэтому мы сделаем всё именно так.

Ноги Ви свело судорогой, и грудь начала кричать от отсутствия кислорода.

В маске, которую выбрал коп, не было отверстий ни для глаз, ни для ушей, ни для рта. Она была сделана из кожи и прошита тонкими стальными нитями, воздух мог поступать лишь через две щели сбоку, которые были достаточно далеко сзади, чтобы не просочился свет — и воздух будет циркулировать по горячей, съёжившейся от ужаса коже, прежде чем попадёт в рот и дальше, в лёгкие. Эту штуковину Ви купил, но никогда не использовал. И хранил её лишь потому, что она ужасала его — достаточная причина для обладания вещью.

Лишившись зрения и слуха, он стопроцентно потеряет контроль, именно поэтому Бутч выбрал эту маску. Он слишком хорошо знал, на какие кнопки нужно давить: физическая боль — это одно… но психологическая гораздо хуже.

И, таким образом, более эффективна.

Бутч медленно вышел из поля зрения. С яростными метаниями Ви пытался изменить положение и посмотреть парню в лицо, но его пальцы не могли утвердиться на полу — ещё один успешный ход стратегии копа. Бороться, извиваться и ничего не добиться — это лишь усиливало ужас.

Иными словами, это смерть.

Неконтролируемо дёргаясь, Вишес пытался сопротивляться, но выиграть эту битву ему было не суждено. Проворным рывком маска сомкнулась вокруг его шеи, легла надёжно и надолго.

Ментальная гипоксия наступила сразу же. Никакого кислорода, ничего не проходит, ничего…

Он почувствовал что-то на своей ноге. Что-то длинное и тонкое. И холодное.

Как лезвие.

Он замер. До такой степени, что, благодаря предыдущим усилиям, его тело, словно статуя, подвешенная на цепях, как на одинаковых металлических нитях, стало покачиваться взад-вперёд.

Вдохи и выдохи в этом чехле рёвом отдавались в ушах Ви, пока он пытался сосредоточиться на ощущениях ниже пояса. Нож медленно и неумолимо проделывал свой путь вверх, по внутренней стороне бедра…

И при порезе выступала жидкая дорожка, стекающая вниз по его колену.

Он даже не почувствовал боли от пореза, когда лезвие направилось к его члену. Проблема в том, что это — запрещённый удар по кнопке его разрушения.

Вмиг прошлое и настоящее смешались, алхимия воспламенилась адреналином, циркулирующим в каждой его вене; он тут же пронёсся сквозь множество лет к той ночи, когда люди Бладлеттера держали его в грязи, в отцовском лагере. Татуировки были не худшей частью.

И вот опять, это происходит снова. Только не с клещами.

Вишес кричал сквозь кляп… и держался за него.

Он кричал из-за всего, что потерял… из-за того, что был мужчиной лишь на половину… из-за Джейн… из-за того, кем были его родители, и того, чего он хотел для своей сестры… из-за того, что вынудил сделать своего лучшего друга… Он кричал и кричал, пока не осталось ни дыхания, ни сознания, ничего.

Ни прошлого, ни настоящего.

Даже самого себя.

И посреди этого хаоса, как бы странно это не было, он обрёл свободу.

Бутч знал, когда именно его лучший друг потерял сознание. Не просто из-за того, что свисавшие ступни прекратили метаться; а по внезапной расслабленности горы его мускул. Больше никакого напряжения в огромных руках и массивных бёдрах. Мощная грудь перестала вздыматься. Прекратились попытки порвать путы на плечах или спине.

Бутч тут же убрал с ноги Ви ложку, взятую на кухне, и прекратил лить чуть тёплую воду из стакана, который схватил в баре.

Слёзы на глазах не помогли ему ослабить маску и снять её. Не облегчили разборку обездвиживающей установки. А с кляпом было сложнее всего.

Корсет снимался с огромным трудом, но как бы отчаянно он не спешил спустить Ви, гораздо проще всё снять, когда есть возможность поворачивать тело на триста шестьдесят градусов. И довольно скоро брат был покрыт кровью, но свободен.

Бутч переместил рукоятку на стене вниз и медленно опустил огромное, безжизненное тело Вишеса. Не было признаков, что изменение в высоте как-то им почувствовалось. Пол принял на себя удар, когда на него рухнули слабые ноги Ви, колени подкосились, а мрамор поднялся навстречу его заднице и туловищу.

Крови стало ещё больше, когда Бутч снял оковы.

Боже, на друга было страшно смотреть. Кляп оставил покраснения на щеках, повреждения от корсета стали ещё глубже, на запястьях были рваные раны.

И это вдобавок к состоянию, в котором пребывало лицо парня, благодаря тому, во что он им засветил.

В этот момент всё, что Бутч мог сделать, это убрать с лица Ви прядь чёрных волос. Его руки тряслись, как при треморе. Затем он посмотрел на тело своего друга, на чернила ниже талии, на поникший член… и шрамы.

Бладлеттер был ублюдком, равных которому нет, за то, что вот так пытал своего сына. А Дева-Летописеца — сапожником без сапог, раз позволила такому случиться.

И это убивало Бутча — необходимость использовать прошлое, чтобы сломить своего друга.

Вот только он не хотел избивать Ви физически; он не был неженкой, но для этого у него кишка тонка. Кроме того, разум — мощнейшее оружие, которое каждый из нас имеет против самого себя.

И всё же, по щекам катились слёзы, когда он взял ложку и приложил её к внутренней стороне бедра друга, потому что Бутч точно знал, какую экстраполяцию это вызовет. И он отчётливо понимал, что тёплая вода послужит основой для выпадения из настоящего.

Крик был заглушён кляпом и маской… но всё же отсутствие звука пронзало слух Бутча, как ничто иное.

Пройдёт много, много времени, прежде чем он переживёт это.

Каждый раз, закрывая глаза, он видел, как содрогается тело его лучшего друга.

Вытерев лицо, Бутч встал и пошёл в ванную. Он схватил стопку чёрных полотенец с полки в шкафчике, оставил несколько из них сухими, а остальные намочил тёплой водой в раковине.